NATIO.HTML

РУСЬ — РОССИЯ:

духовные истоки национального возрождения

 

 

“Не вы Меня избрали, а Я вас избрал

и поставил вас, чтобы вы шли и

приносили плод...” (Ин. 15, 16).

“А кого Он предопределил, тех и

призвал; а кого призвал, тех и

оправдал; а кого оправдал, тех

и прославил” (Рим. 8, 30).

 

 

Немало было в истории человечества (и быть может еще немало будет!) таинственных народов, пришедших неведомо откуда и ушедших неведомо куда, оставив после себя заметный, но малопонятный потомкам след. Этруски и скифы, инки и ацтеки, толтеки и арьи ... К этому списку русский народ пока еще не причислен. Однако уже успел состояться миф о загадочности его происхождения. Где только не велись поиски его легендарных истоков? И среди славянских племен, живших на реке Рось, и у таинственных росичей (или русичей). Кроме чисто славянских корней назывались и скандинавские (варяжские), и даже скифские. Спекулятивными изысканиями разного рода (прежде всего, историко-лингвистическими) обнаруживалась общность между русскими и арьями (арийцами), заселившими некогда земли Индии, этрусками, жившими на территории современной Италии, и даже ... жителями легендарной, воспетой Гомером Трои.

Вопрос национальной самоидентификации русских предельно остро зазвучал в наши дни, когда весь драматичный для России ход событий века ХХ-го губительно сказался на русской нации и сегодня впервые за тысячелетие вплотную подвел ее к грани небытия.

Кто мы и откуда пришли? Естественно, что в лихую годину наиболее привлекательны те национальные легенды и мифы, которые выводят происхождение народа от богов или уж, по крайней мере, от первочеловеков. Поэтому-то в России 90-х, подобно Германии конца 20-х, начала 30-х годов, эта точка зрения наиболее “научно обоснована”, озвучена и обсуждена во множестве книг, статей, конференций и круглых столов. Ясной, хотя быть может и не самой жирной линией она присутствует в средствах массовой пропаганды. А значит – для многих из тех политиков и политиканов, кто искренне или своекорыстно заявляет о своей приверженности национальной идее, эта версия наиболее доступна, понятна, а потому и привлекательна.

Суть интерпретации “Великого языческого прошлого русских” проста и может быть сведена к следующему. Русский народ прямой и непосредственный потомок древнейшего народа, пранарода, жившего то ли на севере Сибири, то ли на севере Европы. Эти люди еще в доледниковый период сумели создать уникальную высокоразвитую цивилизацию, в основе которой лежало органичное единение человека и природы, человека и мира. В этом единстве и заключалось основание силы и власти древней цивилизации. Но внешние обстоятельства (например, резкое изменение климата Земли) внезапно вынудили начать Великое переселение. И потомки древнего народа, то ли арьи, то ли гиперборейцы, мигрировали и заселили и Европейскую часть России, и северную и центральную Европу, освоили Апеннины и Малую Азию и даже, в конце концов, добрели до Индии и завоевали ее. И повсюду, куда бы они ни приходили, вскоре возникал новый очаг, в котором древнейшая языческая культура бережно сохранялась и приумножалась. И этому в большинстве случаев не препятствовал даже процесс ассимиляции мигрантов соседствующими дикими народами.

Такова схема. Из нее как бы само собой вытекает, что если народ русский прямой и непосредственный потомок древнейшей цивилизации, то это не просто народ, а народ-наследник, народ-миссионер, занимающий среди других народов особое и исключительное положение, дающее ему право на превосходство, значимость и власть, право “повелевать и нести культуру”. Словом, почти ничего нового. Однажды национализм с подобной претензией на сверхчеловечество под этим флагом уже выступал. Правда, это было не в России, а в Германии, и семьюдесятью годами раньше.

Однако эта концепции не без уязвимых мест. Прежде всего – отсутствие реально существующей языческой духовной традиции, которая в России была утеряна в течение тысячелетнего господства христианства. В сходной ситуации в начале ХХ века оказалась и Германия, где на какое-то время восторжествовал языческий путь национального возрождения. Там, как и в России, полторы тысячелетия христианской истории также не оставили от традиционного, системного язычества и следа. Преодолеть это смогли реализацией проекта “Аненэрбе”, где было найдено простое решение – оккультизм, – симбиоз традиционного европейского чернокнижия, восходящего к магическим культам Древнего Вавилона и Египта, и избранных фрагментов тантрических учений и культов Индии, Тибета, Китая.

Русским национал-язычникам сложнее. Они лишены и собственно оккультной традиции. А все, что есть, это своего рода “новодел” второй половины ХХ-го века – эклектическая компиляция из мистических учений Индии, Китая и западноевропейского оккультизма. На этом фоне даже “эзотерическая” какофония авторов “Живой этики” может показаться цельным и несокрушимым монолитом. Не имея традиции в прошлом, они объявили себя ее родоначальниками, заявив, что обладают истинным знанием, полученным из первых рук от великих учителей человечества – махатм, и что оно, это знание, является древнейшим и всеобъемлющим, включающим в себя все религиозные и мистические традиции мира.

Такой подход с первого взгляда выглядит привлекательным. Объяви о приоритетном обладании истиной, увязав между собой оккультное учение, освященное именем древней культуры древнего народа, и амбиции другого народа, претендующего на еще большую древность, чем тот первый, да еще считающего себя чуть ли не его прародителем – и вот почти готовая концепция нового “Тысячелетнего царства”. Но чтобы традиция стала именно традицией ее мало придумать. Необходимо, чтобы она еще и адекватно проецировалась в так называемое “коллективное бессознательное”. Иначе говоря, она должна каким-то образом соединиться с тем, что имеется в памяти народа. Поэтому-то в Германии концепцию Третьего Рейха обрамили в идею сверхчеловека, наложили на него яркий образ “белокурой бестии”, созданный Ф. Ницше, и соотнесли с древнегерманским языческим эпосом.

Но дело-то в том, что русский дохристианский героический эпос до наших дней не сохранился. Нет ни его системного изложения, подобного североевропейским “Песне о Нибелунгах” и “Эддам”, индийским “Ведам” и “Махабхарате”, ни даже обрывков легенд и преданий. Напротив, все дошедшие до наших дней русские народные былины, песни, сказы и сказки о героических деяниях богатырей-витязей – и Добрыне Никитиче, и Алеше Поповиче, и Микуле Селяниновиче, и Святогоре, и всей их славной дружине, – повествуют о них, как о христианах, стоящих за Землю Русскую перед напавшими на нее нехристями-язычниками. А славнейший, наиболее знаемый и любимый из этих богатырей, Илья Муромец, и вовсе реально живший русский православный святой.

И это настолько прочно стало частью русского национального мироощущения, что даже не сделалось мишенью для нападок официальной богоборческой пропаганды в недавние советские времена. Вот и приходится теперь “российским Толкиенам” возрождать “древнюю” языческую мифологию: или описывать по-дугински научную “Легенду о Гиперборее”, или реанимировать давно утерянную “Велесову книгу”, сегодня гордо именуемую “Русскими Ведами”.

Подобные опыты быть может и популярны в узких кругах нетрадиционно мыслящей столичной интеллигенции (преимущественно научно-технической в еще недалеком советском прошлом). Но все это мало соотносится с мировосприятием нормального русского человека, русского по своему внутреннему ощущению, а не в силу интеллектуальных пристрастий, который видит здесь нечто искусственное, чужеродное, фальшивое.

Статистика упрямо свидетельствует, что пик увлечения новыми нетрадиционными для России идеологическими и религиозными формами, максимально проявившийся в 1991-93 гг., практически сошел на нет. Сегодня даже среди молодежи, не старше 25 лет, более половины уверенно соотносят себя с христианством. Иначе говоря, язычество, как мировоззрение, оказалось привлекательно в той же степени, что яркая обертка заморской конфеты – попробовал и отбросил.

И не стоит обманываться, что русское христианство замешано на язычестве. Изменение качества всегда дискретно. А потому нельзя быть христианином частично – на 30, 50 или 70%. И это всегда проявится в критический момент, в момент личного выбора. Как бы ни были привлекательны в обычное время какие-то ритуалы или символика, от них легко отказываются, дабы не предать душу, которая, как известно, “христианка по природе”. В особенности, душа русская.

Сказанное позволяет утверждать, что язычество не в состоянии претендовать на роль центра, фокусирующего национальное мировоззрение, а значит и национальное самосознание. А потому бесперспективно рассматривать его в качестве возможной цементирующей основы русской нации. Очевидно, следует обратиться к другому источнику духовности – к тому, который для России совершенно естественен и безусловно традиционен. И первым среди таковых, конечно же, является Православное христианство и генерируемая им русская национальная мифология.

Прежде всего, Православие и как вера, и как учение, и как религия является реальной традицией России и русского народа. Глубоко проработанное мистически духовно, интеллектуально, эмоционально, обрядово, оно в сознание русских людей вошло как мера истинности, праведности, добродетели, стало тем, по чему выверяют правильность жизни.

Насколько прочно Православие укоренилось в национальном мировоззрении, можно судить хотя бы по сохранившемуся до наших времен мифу о тождественности понятий “русский человек” и “православный”. Его реальность определяла смысл жизни по меньшей мере сорока поколений русских людей и за тысячелетие намертво закрепилась в подсознании народа. Свидетельством тому и то, что вплоть до начала ХХ-го века “мы – православные” в народе было более употребимо, чем “мы – русские”, и то, что в яростные советские 30-е годы многие правоверные комсомольцы и комсомолки, несмотря ни на что, крестили своих детей, а после, в 60-е – возвращались в Церковь сами, и то, что вопреки всему давлению советской власти Церковь выстояла и, будучи отделенной от государства, не отдалилась от народа.

Во-вторых, для русского народа духовная традиция Православия является национальной по своей сути. Дело в том, что среди славянских и угро-финских племен, населявших земли, с IX века именуемых русскими, не было ни одного, которое бы носило такое название. Именем народа оно стало лишь с возникновением здесь княжеств, менее чем за столетие объединившихся в протоимперию – Киевскую Русь, от которой, собственно, и ведет свое начало русская государственность. Очевидно, что этнически однородным это образование сначала не было и быть не могло. Составлявшие его племена и народы объединяли лишь общие военно-политические интересы и тяжелая длань Великого Князя Киевского. И лишь Православная вера, воспринятая от Византии и узаконенная Св. кн. Владимиром, как государственная религия, стала духовным основанием для преобразования союза народов в единую нацию.

Другими словами, русский народ никогда не существовал как рафинированный этнос, ограниченный одним или даже несколькими близко родственными племенами. С самого начала, это наименование обозначало нацию. И не просто нацию, а нацию имперскую. Молодая, дерзновенная, она возникла в истории вдруг, из ниоткуда – из вечности, словно воплощение предначертанного свыше. И как никакая другая была порождена не столько общностью преходящих земных интересов – военными победами или экономическими выгодами, – сколько единой верой – Православием, с избрания которого началось ее историческое служение, и которое в конечном итоге предопределило ее судьбу.

И в-третьих, Православие, как религиозная традиция, оказалось естественным для русской нации. Естественным не только потому, что к моменту его провозглашения главной религией государства, эта вера уже была известна и в достаточной степени распространена как среди простолюдинов, так и знати. Но, главным образом, в силу того, что эта религия единственная, которая по сути соответствует имперской нации, как духовный источник единства и целостности последней.

Рожденное в империи (правда, другой, Великой Римской) и для империи, Православие изначально противостоит возникновению чувства превосходства одного народа перед другим. Оно уравнивает их и сплачивает в единой семье, “где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос” (Кол. 3, 9-11). Это вероучительное отрицание принципиальных этнических различий между людьми представляет собой основу создания внутри империи единой духовной среды, питающей нацию, среды, которая, с одной стороны поддерживает ее целостность, а с другой – максимально благоприятствует включению всякого вновь присоединенного народа.

Другими словами, Православная вера является той духовной средой, которая одна только и может привести в полное соответствие Империю, как форму государственного устройства, и Нацию, как наполняющее ее содержание. В очистительном огне Православия сгорают, переплавляются мелкие местнические амбиции отдельных племен и народов, образуя несокрушимый монолит Нации, организованной в Империю.

История показала правильность выбора, совершенного Св. кн. Владимиром. Как и для Византии, так и для Православной Руси тысячелетие не составило предельного срока их жизни. Зато и иудейский Хазарский каганат, и католическая Священная римская империя, и мусульманские империи, и колониальные империи недавних времен, будучи национально нецелостными, рассыпались, просуществовав исторически весьма недолго.

Однако Православие не только согласует друг с другом Империю и Нацию, центрируя их вокруг себя, но преобразует их в качественно новое состояние. История свидетельствует, что в возникшем триединстве Веры – Империи – Нации невозможен отказ ни от одной из составляющих, ибо это неизбежно приводит к гибели каждой. Приоритет этнических интересов перед национальными погубил Византию и как государство, и как Вселенский центр Православия. Отказ от веры разрушил Российскую империю. А вослед ей готова исчезнуть и русская нация.

Причина этого в необратимости совершенного однажды преобразования. Имперскими становятся национальная идея и образ мышления (менталитет). Переопределяются (и предопределяются!) историческая миссия нации, гео- и хронополитика государства. Трансформируется ценностная система, а вслед за ней и культура. Сегодня сколько угодно можно рассуждать о христианском и нехристианском в русской идее и национальном характере, но такими, какими мы их знаем, они стали уже будучи преображенными и освященными Православием, печать которого несет на себе каждая их черта.

Собственно говоря, и проблема, и рассуждения, приведенные ей вослед в начале статьи, сделаны не вполне корректно. Русь, Россия, русская нация созиждены на вере, выбор которой, собственно, и положил всему начало. А потому довольно безумно говорить о его правильности или неправильности, о том что судьба была бы и будет другой, если его изменить. Но это все равно, что повернуть время вспять, вернуться в утробу матери и родиться вновь. Кто-то или что-то, возможно, родится. И судьба у него будет, вероятно, другая. Но это уже будет не Россия и не русская нация. И та, и другая безвозвратно останутся в прошлом.

Хорошо это или плохо, но для нас, для нашего времени, выбор, сделанный Русью десять веков назад, может рассматриваться только как данность. Избранием веры определилась избранность русской нации, а народ русский навеки стал “народом-богоносцем”. Православие явилось ему как вневременной, живоносный и неиссякаемый источник духовных сил нации. Источник, предопределивший “вечную молодость” и дерзновенность ее движущей силы – русской идеи, для которой, как в юности, будущее безгранично, выбор не окончателен, от подножья до вершины один шаг и один рывок, в подвиге видится норма, а в жертвенном служении обществу (человечеству) – смысл.

Для такой нации только империя и впору – если уж и “собирать земли русские”, то ради Великого Царства, земного прообраза Царства Божия, которому покровительствует сама Богородица, и начало которого на небесах. А на земле оно не менее, чем Третий Рим. Очевидно, поэтому, что предлагать такому народу выживать, будто он малая нация, нечестно, непорядочно, безнравственно. Это все равно, что предлагать ему добровольно покончить с собой – не имея жесткого этнического стержня русские просто растворятся в своих малых, но этнически целостных соседях. А потому следует признать, что “истинно русский национализм”, коренящийся в язычестве бог знает каких, седых и лохматых веков, путь не только бесперспективный, но и губительный. Это – путь русского самоуничтожения.

Единственным выходом, чтобы сохранить нацию в наше непростое время, когда его ритм достиг величины, предельной как для отдельного человека, так и для целого государства, единственным выходом является придать древней русской идее современное звучание. Для того, чтобы не рухнуть в хаос, в бездну вместе со всем этим новым мировым порядком и хоть каким-то народам из “объединившегося” человечества помочь удержаться на краю пропасти, необходимо в первую очередь восстановить целостность и самобытность русской культуры, как последнего ресурса нации, независимого от всечеловечества. А это, в свою очередь, возможно только при новом “собирании русских земель”, соединении их, уже готовых “разбежаться”, в монолит новой империи. И даже не принципиально, что именно делать во-первых, то ли восстанавливать изрядно разрушенные “интернационалистами” национальные системы коммуникации – транспорт, энергетику, связь и т.п., – то ли укреплять обороноспособность, то ли разбираться с конфликтами этнических меньшинств. Важно другое, в всех своих действиях не забывать, что Русь от начала своего – это Нация, Православием сделавшаяся Империей. А, что будет дальше, посмотрим. Мы, русские – с нами Бог.